и в припадке боли и бешенства направил его на свою жертву. Матёрый уже передёрнул затвор, когда неожиданно получил смертельный удар кухонным ножом в шею. Резко обернувшись в сторону своего противника, Матёрый с вытаращенными глазами и с ножом в горле разрядил всю обойму в беззубую Клавку. А затем рухнул на пол.

Вся трясясь от страха, Виолетта подбежала к ещё живой двоюродной тётке.

— Тётя Клава! Тётя Клава, не умирайте, не умирайте, пожалуйста, — заплакала Виолетта.

Тётка с трудом открыла глаза и еле слышно произнесла:

— Вилка, я всегда мечтала о такой красивой дочке, как ты.

Тётя Клава в последний раз улыбнулась своей беззубой улыбкой, и глаза её закрылись навечно. Из уголка рта медленно вытекла тонкая струйка крови.

В проёме двери стоял пришедший в себя Виктор, прижимая руку к разбитой голове.

— Ну всё, это конец, если мы не слиняем и не спрячемся, нас точно прирежут.

— А как же Катя? Ну, твоя сожительница, дочь Клавы?

— Она что, жена мне? В общем, решай Виолетта, потому что через полчаса меня ни один мент, ни одна собака не сыщет в Москве.

Виолетта медленно встала с пола и, собрав свои немногочисленные вещи, вышла из страшной квартиры. Виктор немного задержался. Опасливо оглядевшись, он трясущимися руками стащил с руки Матёрого борсетку, туго набитую деньгами.

Вот так закончилось искушение Виолетты и мгновенно улетучился миф о красивой и беззаботной жизни.

Часть 3. Испытание

Глава 1

На рынке небольшого, но весьма многолюдного афганского городка толпился разношёрстный народ. Лихо шла купля-продажа. Ассортимент был большой — от сладостей до тривиальных дров. Но во всём этом великолепии и многообразии выделялся весьма экзотичный товар, в особенности для этих южных мест. Это были дешевые неказистые детские игрушки и всевозможные поделки из дерева и разноцветных тряпочек. Игрушки представляли собой смешных русских петрушек, расфуфыренных толстых девиц с разукрашенными лицами и заправских парней в пёстрой славянской одежде. Товар пользовался спросом лишь тогда, когда покупатели приходили на рынок вместе с детьми. Вот уж кто истинно в полной мере оценивал его. И если у взрослых критерием во всём была стоимость, то ребёнок сполна оценивал художественное и сказочное великолепие того или иного изделия.

Кроме того, заядлые покупатели не прочь были посмотреть на диковинного шурави, который изготовлял эти весёлые поделки. Удивительно было то, как он умудрялся это делать, потому что у него не было кисти левой руки. Левая сторона его лица была обезображена двумя глубокими шрамами. Кроме того, у него не было ног до колен. Это обстоятельство всех очень забавляло и где-то даже веселило. Шурави это нисколько не обижало. Напротив, когда к нему подходили дети, он начинал весело демонстрировать игрушками всевозможные сценки и распевать русские песни. Ребятишки от души смеялись и раскошеливали своих родителей на покупку. Распродав свой неказистый товар, весёлый кукольник ловко взбирался на тележку на четырёх небольших колёсиках и, отталкиваясь правой рукой и левой культёй, уезжал к старенькой бортовой машине, которая привозила и увозила продавцов товара из дальнего кишлака. Последующие дни уходили на изготовление новой партии кукол, после чего их продавали всё на том же рынке. Кукольник был одет в афганскую одежду, из ворота которой выглядывала тельняшка десантника. Он весьма сносно владел афганским языком и звался на местном наречии Пиота, так как местным жителям очень сложно было выговорить имя Пётр.

Когда товар подолгу никто не покупал, шурави Пиота склонял голову на плечо и подолгу сидел, о чём-то задумавшись, не обращая внимания на палящее афганское солнце.

После боя у вертолёта Петра Дарьянова, чуть живого, отправили на излечение в дальний кишлак, контролируемый моджахедами. Отправили по приказу полевого командира, который был поражён мужеством и стойкостью русского солдата, до последнего выполняющего свой воинский долг. Он привёл в пример своим воинам Аллаха его доблесть и храбрость и при этом пафосно заметил: «Нас многие считают жестокими и кровожадными по отношению к своим пленным, но это не так. Мы такие же люди, как и все. И поэтому тоже с уважением относимся к своему достойному противнику. Посему этого офицера по возможности излечить и определить на постоянное место жительства в дальний кишлак. И не более того». Подчинённые беспрекословно выполнили приказ своего грозного командира.

Таким образом, враг подарил капитану Дарьянову жизнь благодаря извечной доблести и храбрости русского солдата, во все века удивляющего противника своей несгибаемой волей к победе.

Боже, какие только страдания и испытания перенёс Пётр, прежде чем относительно излечился и стал чувствовать себя более или менее нормально! Но крепкий и закалённый организм брал своё, и уже через два месяца Пётр пошёл на поправку. Как уже говорилось ранее, его определили в дальний кишлак, контролируемый моджахедами. Несмотря на злость и неприязнь к русским, жители кишлака не тронули Петра, опасаясь гнева своего грозного начальника.

Петру определили заброшенный глиняный дом, если его можно было назвать домом, и предоставили самому себе. Передвигался Пётр благодаря сильной правой руке, которой он цеплялся за различные предметы и подтягивая тело. Это только вначале его никто не хотел замечать. Уже по прошествии одного дня в его жилище заглянули сердобольные жители кишлака, которых среди простых людей хоть пруд пруди.

Эти люди кто едой, кто водой стали помогать инвалиду, который не то чтобы заработать, сам себя невесть как обслуживал. И это было вовремя. Потому что выброшенный на произвол судьбы искалеченный русский офицер был готов уже наложить на себя руки, поскольку в чужой и враждебной стране он был никому не нужен и не имел средств к существованию.

Как ни странно, первой к нему подошла худенькая девочка, когда он сидел на улице возле своего нового жилища.

— Гульнар, — представилась она и стала что-то лепетать на своём языке, теребя в ручонках некое подобие куколки.

За почти двухлетнее пребывание в Афганистане Пётр не постиг и сотой доли афганского языка, зато последние два месяца, проведённые им в непосредственном общении с афганцами, позволили ему, пусть не в совершенстве, но всё-таки понимать этот сложный язык и самому разговаривать.

— Значит, тебя зовут Гульнар? Это хорошо, — проговорил Пётр, оторвавшись от тупого созерцания и разрывающего на части одиночества. — Скажи, а как зовут твою куколку?

— Не знаю, — грустно проговорила Гульнар. — Это не куколка, а мне так хочется куколку, как у Ашрафи.

И действительно, в руках она держала толстую прядь соломы, перевязанную в нескольких местах для обозначения туловища и рук. Пётр внимательно посмотрел на это «произведение